Именно за этот абсолютно гениальный фильм Марку Захарову можно и нужно простить вообще всё, – какие-то его «не те» высказывания в старости и т.п. Брюзжащие теперь после смерти на Захарова и поносящие его память за «лизоблюдство» перед властью попробовали бы оставить равновеликий ему вклад в культуру, а потом уже его обличать… И дожить до его почтенных лет… А были ранее еще гениальные и блистательные "Обыкновенное чудо", "Тот самый Мюнхгаузен" и "Дом Свифта" (положенный советской цензурой на полку), а также уступающая им, но милая и талантливая "Формула любви", прекрасный телесериал "12 стульев" - сатирическая классика с бессмертным актерским дуэтом. Здесь же сложилось всё удачно – Шварц, Горин, тогдашний Захаров, блистательные и великие актеры, музыка Гладкова, стихи Юлия Кима… И выгодно в фильме сыграл другой, отличающийся от пьесы Шварца, финал. И многоточие вместо картинной победы добра над злом, - пророческое и предупредительное, увы, оправдывающееся. Дракон жив! Это совсем не по Шварцу, но блестяще по Горину и Захарову! Мало кто из художников сделал столько для обличения тиранических и диктаторских режимов, для сатирического уничтожения реакции, как Марк Захаров одним только этим фильмом в далеком теперь 1988 году. Я его видел первый раз тогда в кинотеатре и помню, в каком был восторге. "В себе надо убить Дракона!" - это тоже не Шварц. Конечно, в 2010-е были уже у старенького Захарова и слова, парадоксально расходящиеся со смыслом этого фильма. Но он же вступался в то же время за ряд жертв этого режима. Да и Гений, еще, как мы знаем со слов А.С. Пушкина, вообще «парадоксов друг».
Светлая память и Царствие Небесное замечательному ученому и интересному человеку! Умер Андрей Николаевич Сахаров (1930 - 2019), член-корреспондент РАН, директор нашего Института российской истории РАН в 1992-2010 гг. Историк Р.Г. Пихоя у себя в фейсбуке отметил очень важную его историческую заслугу, - Сахаров помог сохраниться ИРИ РАН в очень трудные 90-е годы. У меня же к Сахарову ничего, кроме благодарности в душе, нет. В свое время он взял меня на работу в ИРИ РАН, отношения у нас всегда были взаимно теплыми, и уже после его отставки мы с ним много раз встречались в институтском буфете и очень мило и много там разговаривали, обсуждая различные явления окружающей жизни, общались. Он мне был приятен по-человечески. Меня восхищало его творческое и научное долголетие. До самых последних дней, в глубокой старости он руководил центром историографии в ИРИ, организовывал издание содержательных сборников и проведение конференций. И вот один такой, по итогам двух состоявшихся при организаторском участии Сахарова конференций (одна из таких по истории патриаршества в России), с моим участием, на днях, как мне написали, вышел. Что касается его трудов и выступлений и в период его директорства и после, то многое у меня вызывало несогласие, и это нормально, но его всегда, вместе с тем, было интересно и читать и слушать. В институте я не принадлежал ни к условной «сахаровской», ни к «антисахаровской» группам, сохраняя в этом смысле независимую позицию. Мне было близко то, что Сахаров, сын репрессированного инженера, был жестким противником сталинизма в общественной сфере и науке. Крайне негативно высказывался в разговоре со мной о Ю.Н. Жукове, его т.н. «трудах», называл его фальсификатором истории. Презирал и других таких, подобных ему «орлов», воспевающих Сталина и его режим. Будучи много лет советским партаппаратчиком, Сахаров в 1990-е годы ушел от марксизма, от ленинщины, от тоталитарной идеологии. Помог руководимому им институту обрести себя в новом, деидеологизированном, уже немарксистском качестве. Недоброжелатели могут, конечно, увидеть здесь конъюнктурщину, но и она лучше, чем повторение тех старых замшелых песен... Его труды, как ученого, сохраняют свою значимость. Как организатор науки, он дал возможность состояться многим ученым. И чувствую, что мне будет очень не хватать встреч теперь с ним в институте... Его концепция «народного тоталитаризма» в отношении советского периода мне представляется очень интересной и заслуживающий внимания других историков. Также важно для меня, что начало «Большого террора» Сахаров относил не к 1937 году, а к 1930 году, предлагая трактовать этот период более широко (его статья в «Вопросах Истории» в этой связи очень важна). А серьезные недостатки и тяжелые ошибки у него, конечно, были. Перечислять не буду, всё это известно. Не ошибается тот, кто ничего не делает. Главной чертой в Сахарове была - его преданность науке. Это перечеркивает то неправильное, что было также сделано им. И очень важны отзывы историков, его коллег в многие годы.
Мой учитель историк Б.С. Илизаров так отозвался на его смерть: «Светлая память. Я ему очень благодарен. Он мне помог в трудную минуту, совершенно бескорыстно. Я знаю, он мне говорил сам, что ушёл с поста директора, не желая идти на поводу новоидеологических структур. Объективно крупный учёный».
Историк Е.Ю. Зубкова (руководитель центра из нашего же института): «У меня к Андрею Николаевичу очень личное отношение. Это был "мой" директор, именно Сахаров дал мне "зеленую улицу": поддерживал мои проекты, даже тогда, когда не соглашался с моей позицией. Он считал, что ученый, даже в истории, имеет право на эксперимент и риск. И еще: по-мнению Сахарова, наука - это зона личной ответственности и индивидуального творчества. Может быть, потому что сам был яркой индивидуальностью. Поэтому кому-то нравился, кому-то нет. Как историк я состоялась "при Сахарове". Спасибо Вам за это, Андрей Николаевич... Светлая память.»
Должен заметить, что противники А.Н. Сахарова в эти дни, в связи с его смертью, ведут себя неприлично, - оскорбления, проклятия в адрес покойного, хамство, клеветнические выпады какие-то, откровенная злоба, вопли «гори в аду!» на разный лад (будто сами там служат, знают, что и как там) и т.д. См. в фейсбуке Ивана Курилы очень наглядно (не от самого И.И. Курилы, который высказывается корректно, а от его комментаторов). Там просто пляска на его гробе. И в других хрониках такое есть. Это форменное безобразие, что люди, считающие себя гуманитариями, могут опускаться до такого и так мерзко себя вести.
Рекламирую интересную конференцию в нашем институте, - в том числе, и с моим участием (я же один из организаторов, член Оргкомитета) и приглашаю поприсутствовать всех желающих:
Российская Академия наук
Научный совет «Роль религий в истории» Институт российской истории (Центр истории религии и Церкви)
Научная конференция «Патриарх Сергий (Страгородский). Время и наследие (к 75-летию со дня кончины)»
14 мая 2019 г. Москва, Институт российской истории РАН (ул. Дм. Ульянова, 19, ауд. 2, 3-й этаж)
ПРОГРАММА
11.00. Открытие конференции
свящ. Николай Щеглов(Институт российской истории РАН, аспирант) Миссионерские труды будущего патриарха Сергия на Дальнем Востоке 1890–1893 и 1897–1899 гг.
Ковырзин К. В. (Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет) Архиепископ Сергий (Страгородский) и высшее церковное управление в 1917 г.
свящ. Александр Мазырин(Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет) Эволюция отношения митрополита Сергия к обновленческому расколу в 1920-е годы.
прот. Павел Хондзинский(Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет) Декларация митрополита Сергия: политика или экклесиология?
Кострюков А. А.(Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет) Митрополит Сергий и Русская Зарубежная Церковь. К истории взаимоотношений.
13.30 ‒ 14.30. Перерыв.
свящ. Илья Соловьев (Общество любителей церковной истории) Декларация митрополита Сергия и членов его Синода (1927) и реакция на нее представителей обновленческого раскола.
Обозный К. П.(Свято-Филаретовский православно-христианский институт) Церковная политика митрополита Сергия (Страгородского) в оценках экзарха Сергия (Воскресенского) в 1941‒1944 гг.
Шилкина М. В. (Свято-Филаретовский православно-христианский институт) "Второе восстановление патриаршества" как проектсоветского государства.
Курляндский И. А. (Институт российской истории РАН) Патриарх Сергий и диктатор Сталин ‒ точки соприкосновения. К осмыслению явления.
Дискуссия
Регламент: 30 минут на сообщение с учетом кратких вопросов и ответов.
Уже в цитированной мной монографии историка С.Г. Петрова «Русская православная церковь времени патриарха Тихона» (Новосибирск, 2013) представление трудов другого историка, сотрудника ИРИ РАН В.В. Лобанова о Патриархе Тихоне начинается им со следующего: «Его труды, за редчайшим исключением, написаны на давно известных в историографии и опубликованных источниках, повторяют полученные другими исследователями результаты. Не имея доступа к значительному количеству источников (из ЦА ФСБ, АП РФ), о чем он честно признается (стилистически правильно «в чем он честно признается» - И.К.), например, в автореферате диссертации, В.В. Лобанов, тем не менее, ссылается на них и дает архивные шифры, копируя таковые у других историков, которых он зачастую не упоминает. Отмечу две его крупные работы, в основу которого лег текст его диссертационного исследования - монографию и коллективный аналитический труд, вобравший в качестве очерка несколько видоизмененный текст монографии.» (Петров С.Г. Указ. соч. С. 18). Далее у С.Г. Петрова идет ссылка на следующие издания: Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917-1925). М., 2008; Лавров В.М., Лобанов В.В., Лобанова И.В., Мазырин А.В. Иерархия Русской Православной Церкви, патриаршество и государство в революционную эпоху. М., 2008. С. 158-257. (Там же.). Оставим пока в стороне (и на совести критика) содержащееся в его цитате выше голословное уличение В.В. Лобанова в научном бесплодии и даже, может быть, в плагиате («его труды... повторяют полученные другими исследователями результаты»). Согласитесь, что в этом случае для убедительности разоблачения необходим сравнительный анализ результатов этих других исследователей с результатами В.В. Лобанова. Такие голословные, порочащие достоинство ученого констатации точно не являются свойственными объективной научной критике. Рассмотрим обвинения С.Г. Петрова в адрес В.В. Лобанова в некорректности источниковой базы его исследования и оформления им ссылок на источники. Итак, мы узнали от С.Г. Петрова выше, что труды В.В. Лобанова «написаны на давно известных в историографии и опубликованных источниках». (Петров С.Г. Указ. соч. С. 18). Примерно такое же обвинение далее он предъявил и мне, И.А. Курляндскому, уже в абсурдной форме: «заимствование у предшественников источников (! - И.К.)», объяснив, что тот же прием он обнаружил и у В.В. Лобанова (Там же. С. 20). Наверное, бессмысленно квалифицированным в историографии людям объяснять, что источники историками для того и вводятся в научный оборот, чтобы их использовали в своих трудах другие историки или, говоря странным языком С.Г. Петрова, «заимствовали». Именно для этого они публикуются и в текстах работ и в приложениях к ним, и в сборниках документов. Но только ли опубликованные источники использованы в работах В.В. Лобанова? Обращение к научно-справочному аппарату упомянутых С.Г. Петровым выше книг Вячеслава Викторовича Лобанова позволило обнаружить, что это не так, и речь не идет о «редчайшем исключении», как это написал и пытается представить Станислав Геннадьевич Петров. Обращает внимание в примечаниях большое количество ссылок В.В. Лобанова на архивы - РГАСПИ, ГА РФ и РГИА, где он и работал с источниками при подготовке своих трудов о Патриархе Тихоне (и диссертации и монографии, и серии статей). И, как коллега Вячеслава Викторовича по ИРИ РАН, подтверждаю, что в этих архивах он реально работал. Об использованных им архивных фондах он рассказывает во введениях своих диссертации и монографии (Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917-1925). М., 2008. С. 13-15). Что касается обвинения С.Г. Петрова в том, что В.В. Лобанов якобы ссылается на неиспользованные им архивы (С.Г. Петровым упомянуты в этой связи АП РФ и ЦА ФСБ), копируя эти ссылки у других историков, «которых он зачастую не упоминает» (Петров С.Г. Указ. соч. С. 18), то специально проведенный мной анализ научно-справочного аппарата трудов В.В. Лобанова не подтвердил эту версию С.Г. Петрова. Во-первых, то, что касается Архива Президента РФ (АП РФ), речь идет о тематических папках фонда Политбюро РКП (б) за 1922-1925 гг., которые были полностью опубликованы С.Г. Петровым и покойным академиком Н.Н. Покровским в первом томе двухтомного сборника документов «Архивы Кремля. Политбюро и Церковь» (М., 1997). И вполне закономерно, что в трудах В.В. Лобанова имеется много ссылок на эту публикацию. Можно убедиться, что автор не присваивает себе здесь чужих результатов архивного поиска. Ссылки именно на архивный шифр АП РФ удалось обнаружить у В.В. Лобанова в книге о патриархе Тихоне (повторяет его диссертацию) всего в двух случаях. Нетрудно убедиться, что указание этих шифров носит УТОЧНЯЮЩИЙ характер, потому что одновременно автор дает ссылки и на публикацию этих документов. Так, 7 ссылка к главе третьей касается одного из протоколов антирелигиозной комиссии. В.В. Лобанов сначала упоминает место хранения этого протокола в одном из дел протоколов в РГАСПИ, затем публикацию этого протокола в издании «Архивы Кремля» с уточнением «Со ссылкой на: АП РФ...» (там документ был опубликован) . (Лобанов В.В. Патриарх Тихон и советская власть (1917-1925). М., 2008. С. 148). Затем в 54 ссылке к той же главе В.В, Лобанов тоже сначала указывает публикацию постановления ЦК «Об изменении меры пресечения патриарха Тихона» в «Архивах Кремля» - ниже им дается ссылка на АП РФ, которая опять таки носит уточняющий характер. (Там же. С. 150). Таким образом, В.В. Лобанов не пытается создать у читателя впечатления, что он работал в АП РФ и не выдает за свои ссылки других историков. Он просто поясняет, где хранятся некоторые важные документы по его теме, и то в немногих, именно редких случаях, давая при том и ссылку на их публикацию. Есть такие же в немногих случаях у него двойные ссылки на документы РГАСПИ (одновременно архивная ссылка и ссылка на публикацию этого документа, например, в сборнике «Архивы Кремля»). Понятно, что ничего, кроме ознакомления читателя с местом хранения какого-то интересного документа такая двойная ссылка не преследует. Что же касается Центрального архива ФСБ, к работе в котором В.В. Лобанов не был допущен в годы своего исследования о патриархе Тихоне (так допуск он получил позднее, когда работал над своей книгой по истории обновленческого раскола), то и здесь изучение его научно-справочного аппарата вновь не обнаружило некорректности его работы со ссылками. Прежде всего, В.В. Лобанов корректно ссылается на известную публикацию - сборник документов «Следственное дело Патриарха Тихона» (М, 2000), составленный по материалам многотомного следственного дела Патриарха в ЦА ФСБ. И многочисленными в работах В.В. Лобанова являются ссылки на этот сборник. В исключительных как раз случаях В.В. Лобанов дает и архивные ссылки на документы из архивно-следственного дела Патриарха Тихона. Но надо посмотреть, что это именно за случаи. В одном из таких речь идет о рукописном подлиннике известного заявления Патриарха Тихона в Верховный суд 1923 года, ставшего условием его освобождения из заключения. В.В. Лобанов в примечании указывает его архивную ссылку («Рукописный подлинник этого заявления хранится...) и одновременно он дает ссылку на страницу публикации этого заявления в «Следственном деле патриарха Тихона». (Лобанов В.В. Указ. соч. С. 150). Т.е. присвоения себе результата чужого архивного поиска у В.В. Лобанова нет и здесь (как и во всех других случаях). Другая обнаруженная ссылка на ЦА ФСБ идет у него после указания страницы публикации документа в опубликованном сборнике (ссылка 93 к главе 3). И снова ничего, кроме цели уточнения (что такой-то важный документ опубликован там-то и хранится там-то), в этой ссылке не видно. (Там же. С. 152). Ту же ознакомительную цель преследуют двойные ссылки в публикации В.В. Лобановым в приложении к его книге некоторых документов патриарха Тихона из сборника документов «Следственное дело патриарха Тихона». (Например, на с. 248 и др.). В итоге можно сделать неутешительный для критика вывод. Рассмотренные выше в процитированном отрывке претензии С.Г Петрова к В.В. Лобанову надуманы и не имеют основания в реальности. Употребленное С.Г. Петровым при этом слово «зачастую» (Петров С.Г. Указ. соч. С. 18) является недопустимым манипуляционным приемом, т.к. гиперболизирует искусственно созданную им историю, недостоверность которой устанавливается обращением к научно-справочному аппарату трудов В.В. Лобанова.. Также манипуляционным по своему существу является употребленный С.Г. Петровым в том же предложении оборот «за редчайшим исключением». (Там же. С. 18). Это «редчайшее исключение» критиком не объяснено, равно как и не доказано правило, от которого оно отклоняется. В.В. Лобанов в своих трудах о Патриархе Тихоне корректно относится к трудам предшественников и не забывает давать ссылки на их публикации, не выдает результаты чужого архивного поиска за свои, а его труды также основаны и на собственных архивных разысканиях, при том, что использовать уже введенные в научный оборот источники он, как профессиональный историк, имел неоспоримое право.
Некорректную и даже отчасти хамскую критику я сегодня вдруг обнаружил у уважаемого (без всякой иронии) новосибирского исследователя С.Г. Петрова в адрес моего труда "Сталин. Власть. Религия" 2011 года в его книге "Русская православная церковь времени патриарха Тихона" (М., 2013 г.). Сначала на страницах с. 19-20 идет уничтожительный разнос С.Г, Петровым очень добротного и серьезного труда нашего покойного историка из ИРИ РАН В.В. Лобанова (1966-2016) о патриархе Тихоне и советской власти (2008 г.). Он, дескать, занят только пересказами чужих работ, повторяет результаты других исследователей, не внес ничего нового в историографию. То есть труд значительной части жизни Вячеслава Викторовича мановением руки Петрова просто ПЕРЕЧЕРКИВАЕТСЯ. На стр 20-21 с удивлением прочитал уже в свой адрес на самом деле возмутительное: "Автор монографии в той ее части, которая освещает события первой половины 1920-х гг., прибегает зачастую к тем же самым приемам, что и В.В. Лобанов - заимствованию у предшественников источников (это что такое? - И.К.) и пересказу полученных ими результатов, причем не всегда с корректным оформлением соответствующих сносок. Обращаясь к сюжетам по истории церковно-государственных отношений, хорошо знакомых специалистам, И.А. Курляндский либо соглашается с имеющимися в литературе выводами, либо опровергает их. Автор выступает зачастую в роли их толкователя, занимается упрощенными или даже искаженными пересказами уже сделанного другими. Работа переполнена догадками и домыслами, весьма далекими от источников, иногда создается впечатление, что они исследователю они вообще не нужны (в лучших из этих наихудших случаев он указывает: документы не зафиксировали рассматриваемых событий, уничтожены, хранятся в недоступных архивах, не найдены еще и т.д." По поводу этого абзаца С.Г. Петрова мои возражения: 1) Что такое "заимствование источников у исследователей" непонятно - я использую в своей книге преимущественно архивные документы, затем документы из опубликованных сборников. Но книга написана в основном на архивном материале, значительная часть которого впервые вводится в научный оборот. 2) Примеры не всегда корректного оформления сносок не приведены. Рад буду скорректировать. 3) Мое право соглашаться с какими-то выводами или опровергать их. Что сюжеты известные в литературе - не аргумент, что другие историки не имеют права к ним обращаться. 4) Что значит "роль толкователя" - я не понимаю. Любые труды предшественников осмысливаются другими историками, в том числе, критически. С.Г. Петров против критического подхода в историографии? 5) Обвинение в "поверхностных и искаженных (!!!)" пересказах трудов предшественников голословно. Критик их не приводит, не доказывает, что они таковы. 6) Обвинение С.Г. Петрова в переполненнности книги догадками и домыслами, не основанными на источниках, является просто злопыхательской чушью. Оно не соответствует действительности. Книга ОСНОВАНА НА ДОКУМЕНТАХ. Конечно, там не только сухие документы и факты, но есть ОСМЫСЛЕНИЕ. Книга - не хроника и не только мешок с фактами. Есть выводы. Что-то в осмыслении или выводах может быть спорным или ошибочным. Так флаг в руки - спорьте на тех же документах, но не приписывайте мне, пожалуйста, ерунды. 7) О том, что мне "источники вообще не нужны". Ну, это не критика уже, а оскорбление. Каждый может взять в руки мою монографию и убедиться, что это не так. 8) Я не приводил в книге никаких событий, в отношении которых написал, что "документов о них нет", а я вот Вам об этом говорю. Если я строю версию, то это оговариваю. Т.е. для меня существует различие между гипотезой и фактом. Я историк, не враль, не фантазер, не публицист под видом историка. С,Г, Петров в цитате выше пытается создать впечатление, что это у меня вообще практика. Но это уже гиперболизированная неправда. С.Г. Петров не приводит таких случаев, но мне это облыжно приписывает. То же касается засекреченных или уничтоженных документов. Я пишу где-то, что такие-то сюжеты могли бы получить развитие, если бы архивы были открыты. Но не придумываю сказок. Далее С.Г, Петров продолжает уничтожать своим бойким критическим пером мою увесистую монографию "Сталин. Власть. Религия". Получается у него это, скажем, не очень убедительно. Вообще то, что человек писал много лет напряженного труда архивных разысканий, наверное, легко уничтожить критику всего за несколько минут (или полчаса? час?) ударной работы пальцами по клавишам. В этом предложении ниже на стр. 21 он перешел уже к настоящему хамству: "Книга И.А. Курляндского представляет собой достаточно сложную конструкцию с бесконечными побочными ответвлениями, зачастую далеко отстоящими от главной линии повествования, указанных хронологических рамок и обозначенной темы вообще. Возникает ощущение, что автор ПО-ДЕТСКИ НАИВНО решил непременно ознакомить читателей абсолютно со всем ему известным по поводу излагаемых событий и встречающихся персонажей". Вот так, не историческая книга, а какая-то "Рукопись, найденная в Сарагосе" или "Сказки 1000 и одной ночи" под фантазией С.Г. Петрова из моей "Сталин. Власть. Религия" получается. Но, между тем, это совершенно не так. Во-первых, что такое "основная линия повествования (С.Г. Петров)" в моей монографии? Жанр книги мной определен четко, как ИСТОРИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ, в предисловии. А тема раскрыта в подзаголовке и кратко обоснована во введении. Читаем - "Религиозный и церковный факторы во внутренней политике советского государства в 1922-1953 гг.". Согласитесь, что это очень большой хронологический и тематический охват. Если понимать это, по С.Г. Петрову, как "основную линию повествования", то что в этом контексте считать "бесконечными (С.Г. Петров)" (!) от нее отступлениями? Совершенно ясно, что слово "бесконечные" - это недостоверная гиперболизация Станислава Геннадьевича. У меня есть, допустим, большой ответвленнный сюжет о личности и деятельности Е.М. Ярославского, его отношениях со Сталиным, - на материалах архивных фондов Сталина и Ярославского в РГАСПИ. Но почему, обратившись к фигуре Ярославского, как председателя Антирелигиозной комиссии, как историк, в СВОЕЙ КНИГЕ, не имею права это сделать? Есть какие-то каноны исторического труда, запрещающие мне это? Или С.Г. Петров будет меня учить, как мне писать мои собственные книги? Ну, а что касается того, что я "по-детски наивно (!) (С.Г. Петров)", решил "непременно ознакомить читателя" со всем, что мне известно. Во-первых, оборот "по-детски наивно", уважаемый Станислав Геннадьевич, является откровенно хамским. Ну, он очевидно некорректен. Это почти то же самое, что назвать своего оппонента идиотом. Во-вторых, я же излагаю те сюжеты, которые я реально исследовал При том, подчеркиваю снова, на документах. Вы можете с какими-то результатами моих исследований не соглашаться, Ваше право. Но писать, что это все "туфта", вторично, пересказ работ других, ничего не стоит, зачастую домыслы, не основано на источниках и т.д. - значит именно в этом моем случае заниматься прямой неправдой. При том далеко не со всем, что мне известно, я "по-детски наивно" ознакомил тогда в своей книге читателя. Ряд исследованных мной сюжетов в рамках общей, обозначенной мной выше темы остался за бортом даже такой объемной книги. Они получили и получают свое развитие в дальнейших моих статьях, выступлениях на конференциях, готовящейся к изданию новой книге в ИРИ РАН. ................................................................................................... С дальнейшей, более конкретной критикой С.Г. Петрова на с. 22-25 в отношении моей публикации и интерпретации некоторых сталинских документов 1922-1923 гг. в отношении религии я уже готов отчасти согласиться и объяснить, как у меня возникли эти ошибки (если опустить опять-таки некоторые некорректные обороты со стороны критика, которые в этом разборе встречаются). Вот почему я считаю, что необходимо исправленное и дополненное издание той моей старой уже книги, где ряд ошибок будет устранен, а выводы уточнены. Конструктивную критику я всегда читаю с уважением и вниманием. И если она справедлива и точна, - с благодарностью. Но дикость в печати одного историка в адрес другого не украшает. Неадекватность критики является признаком одного известного и нехорошего явления, о котором мне не хотелось бы в этом случае думать.
«Если американцы считают, что Солженицын помог им победить в холодной войне, то как мы должны относиться к этому писателю?» Валерий Есипов – вологодский журналист, культуролог, кандидат наук, пожалуй, сегодня он в России – знаток номер один творчества нашего земляка, писателя Варлама Шаламова. Недавно он вернулся с Международной конференции русистов в Барселоне, где наряду с докладом на любимую тему представил новую книгу, над которой работал два года. «Книга, обманувшая мир. Об «Архипелаге ГУЛАГ» начистоту». Увесистый фолиант на 520 страниц, и все об одном – о главном творении писателя Солженицына, когда-то потрясшего всех».
То, что Валерий Есипов (которого не надо путать с пушкинистом Виктором Есиповым) - тенденциозный и политически ангажированный автор, я понял, ознакомившись с его ЖЗЛ Варлама Шаламова 2012 года. Ничего, что это жизнеописание написано так, будто автор составляет житие святого, хотя Шаламов был, разумеется, живым человеком со своими недостатками и заблуждениями. Это болезнь биографий многих известных людей, когда их авторы сплошь влюбляются в своих героев и, следовательно, не находят в них ничего, кроме светлых красок и сплошных достоинств. Вместе с тем, такие книги все равно могут быть очень интересны и полезны, быть хорошо написанными, содержать много ценных подробностей и интересных наблюдений, ярко раскрывать творческий мир и жизненный путь героев. И в этом отношении ЖЗЛ Валерия Есипова о Шаламове заслуживает многих похвал. Но... Да, Шаламов и Соложеницын во многом не сходились, - в описании этого несходства и их отторжения Есипов, естественно, полностью на стороне Шаламова. Пусть так, право автора безусловное - следовать позиции своего героя. Но там же он кидает ряд грязных комьев в адрес Солженицына, от чего респектабельный автор, даже на стороне Шаламова, должен был бы все-таки воздержаться. А тут не было видно разницы с теми выпадами, которые допускает в адрес АИС, например, сталинист Владимир Бушин. Есипов и тогда всего на нескольких страницах продемонстрировал свою ангажированность и предвзятость, даже злобность по отношению к оппоненту его героя. Он там у него предстает и чекистским стукачом, и присвоителем себе чужих текстов для собственных (низменных) целей, - просто негодяем. Можно себе представить, как «разошелся» автор и в этом, представленном им на днях «увесистом фолианте». Конечно, в «Архипелаге ГУЛАГ», исходя из знаний дня сегодняшнего и всех прошедших после его выхода в свет лет, можно найти немало ошибочного, там есть свои недостатки и неточности, являющиеся и предметом справедливой критики со стороны специалистов-историков, но ведь в то же время верного и глубокого немало, и огромное просветительское, облагораживающее влияние этой великой книги на людей отрицать трудно. И если анализировать и критиковать, то все-таки на другом уровне, чем это делают бушины с есиповыми. Необходимо издание полного и научного «комментария к Архипелагу ГУЛАГ». А Есипов рвет и мечет, негодует и бушует, разделывая, как орех, Солженицына, который пытался затмить (!) и даже во многом затмил его любимого непревзойденного Шаламова! Потому что Солженицын в его мире - это тот, кто пишет о сталинизме идеологически неправильно, задевая при этом вождей великой большевистской революции и сам светлый и величественный Октябрь 1917-го, а Шаламов - в глазах Есипова - здесь идейно уже безупречен. Солженицын отверг сам опыт советского социализма в целом, а «троцкист»-ленинец Шаламов не согласен только со сталинскими его извращениями. Но... «Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» В биографии Шаламова Есипов, на мой взгляд, весьма необъективно анализирует и само известное письмо классика в «Литературной газете» 1972 года с отречением от его главных произведений и ситуацию вокруг него. Есипов подает ту историю так, будто никакой организации того письма советским государством не было, а это только крик души самого Шаламова, возмущенного изданиями его произведений врагами СССР за рубежом. Да, те публикации были безобразными и пиратскими, и вполне могли вызвать справедливый гнев писателя... Да, он совершенно не симпатизировал зарубежным антикоммунистам, продолжателям белого дела, НТС, «Посеву» и т.д. Но разве на этом не сыграли соответствующие учреждения? Разве в контексте того времени не понятно, что какое-то воздействие на Шаламова с целью публикации такого выгодного для властей заявления было оказано? Не прямолинейного, не грубого, вполне может быть. Разве Шаламов не мог подписать составленный и не им текст - например, Борисом Полевым? Разве в тексте этого письма не содержалась прямая ложь, - о том, что проблематика «Колымских рассказов» снята жизнью? Разве сам Шаламов не понимал прекрасно, что это ложь? Как же так, она же не была снята жизнью! Почему молчит об этом безупречный обличитель Солженицына Есипов? И еще одно - Есипов не постеснялся в своей книге о Шаламове вставить и свое лукавое расшаркивание... перед Сталиным (!). Позволю себе процитировать:
«Если возвращаться к 1920-м годам, то их историческое значение Шаламов видел в том, что они «были временем, когда вьявь в живых примерах были показаны ВСЕ (выделено Шаламовым) многочисленные варианты и тенденции, которые скрывала революция». Сталин, по убеждению писателя, олицетворял худшую из этих тенденций. О том, что, по Шаламову, «Сталин и Советская власть — не одно и то же», мы уже говорили — да этому, собственно, и посвящены его «Колымские рассказы», которые сам он называл «пощечинами сталинизму ». «Забыть эти преступления», по его словам, — «самое низкое на свете». Но до полного отрицания исторической роли Сталина Шаламов никогда не доходил. В связи с очевидной ролью его как Верховного главнокомандующего в консолидации народа в период Великой Отечественной войны писатель не раз приводил старую поговорку: «При войне тиран сближается с народом», — и это вполне объективная оценка. Однако к числу ключевых, никогда не сменяемых шаламовских нравственных максим (адресованных не только настоящему, но и будущему) относится, несомненно, его дневниковая запись: «Восхваление Сталина — это эстетизация зла»...
(Есипов В. Шаламов. ЖЗЛ. М., 2012. С. 314, 315).
Вот так, не восхваляя, но... признал таки позитивную историческую роль тирана, по его биографу Валерию Есипову, Шаламов. А что в действительности написал Шаламов, в каком контексте он это высказал? Указанное высказывание про сближение в годы войны тирана с народом встречается в его записных книжках 1963 года. В записях под рубрикой «Секреты читательской психологии» следует только это вне связи с предшествующими и последующими записями: «Герои бывают либо высокие, либо — маленькие. Героев среднего роста не бывает. При войне тиран сближается с народом». (https://shalamov.ru/library/23/11.html). Сталин не упомянут, но если и предположить, что имеется в виду и он, никакого оправдательного контекста в отношении Сталина здесь нет. То же самое можно сказать и про Гитлера, про Муссолини, про любого тирана. Нет ничего о признании Шаламовым заслуг Сталина в консолидации народа в войне. Это просто додумано Есиповым и приписано им Шаламову. Та же запись Шаламова перекочевала в его записки, озаглавленные издателями «О времени и о себе» - сборник афоризмов. И тоже - ничего в ней в пользу Сталина. Но там же пропечатано тоже шаламовское: «Вот главная тема времени — растление, которое Сталин внес в души людей». (https://shalamov.ru/library/21/77.html). Думается, в этом признание исторической роли Сталина со стороны Шаламова было полным. И в этом контексте уже понятен ход мысли Шаламова: даже если в годы войны тиран временно сближается с народом, он не перестает при том быть тираном. И это не уловил его жизнеописатель Есипов. По сути, восторженный биограф Шаламова сфальсифицировал Шаламова, - эдак небрежно, походя, приписав ему признание в чем-то заслуг вождя. Но зачем вставлять автору этот пассаж про исторический вклад Сталина в консолидацию общества в войне, и то, что Шаламов не дошел таки до полного отрицания (!) исторической роли вождя (здесь, конечно, в контексте имеется в виду его положительная созидательная историческая роль)? Этого я, честно говоря, не могу объяснить иначе, как стремлением автора не отстать политической конъюнктуры, диктующей повсюду оправдательные реверансы перед Сталиным, даже при обличении сталинских преступлений. Даже при перечислении, какой он такой-сякой, хоть одно доброе словечко в его защиту конъюнктура требует вставить. Так и Есипов - бодро и много ругал Сталина на протяжении всей книги про Шаламова, а потом взял да почтил его исторические заслуги в оговорке-цитате выше, призвав себе на помощь и самого Варлама Тихоновича. Но такое стремление, такой подход, наверное, не имеют ничего общего с Шаламовым.
Фильм Елены Якович о Галиче, с моей точки зрения, - хороший, полезный. Но впечатление сложное. Да, есть уникальная кинохроника, интересные фотоматериалы и звукозаписи. Много фактов четко и честно представлено, выстроена биография мастера, творца, содержательные интервью. Явлен его обаятельный человеческий и творческий образ. Но... совершенно выпадает Галич именно как непримиримый враг советской системы, враг коммунизма, собственно правозащитник и диссидент, Савл, ставший Павлом. Не видно его драмы перехода от положения вполне правоверно-советского писателя к жестко-антисоветскому борцу. Его остросатирические песни с экрана практически не звучат, правозащитная именно деятельность не показана, обличительные тексты против системы, которых было много и помимо стихов и песен, - и в интервью, и выступлениях на той же «Свободе», - отсутствуют. Но за что его, собственно, так любят и ненавидят, как не за это? За блестяще художественно и публицистически выявленный антагонизм советскому строю? При том не просто сталинизму, а от и до. А мы видим с экрана в виде Галича некий вариант вполне безопасного для советских Булата Окуджавы, которого вдруг некие держиморды взяли и затравили, потому что он, видите ли, выступал слишком много и слишком уж публично, да не отрекся (как Шаламов) от произведенных без его ведома зарубежных публикаций. Ну, дружил с Боннер и с Сахаровым. Только дружил? А членство в Комитете по правам человека, заступничество за политзеков, подписанные им петиции? Нет таких фактов в фильме. Вступление Галича в изгнании в НТС? Нет такого факта в фильме. Выступал в эмиграции на «Свободе» и в «Континенте»? Фильм подает это как просто просветительство. Но, простите, это вовсе не только так. А где же борьба с режимом? Галич и в изгнании отдавал все силы именно противостоянию системе, которую считал преступной, противоестественной и античеловечной. И родословие этой системы он вел не от Сталина, как многие друзья-шестидесятники, а от Ленина и «Великого Октября». Фильм, при всей его интересной фактологической насыщенности, получился какой-то совсем беззубый. Про Галича так делать нельзя. Может, это такая манера Елены Якович и в других ее фильмах, не знаю. Галич, как диссидент именно, здесь отсутствует. У Якович Галич купирован и как сатирик на современные ему темы, и как бескомпромиссный враг советского режима. Ну, и где там у нее, например, его знаменитая Ода генералу Григоренко про "рожденных в смирительной рубашке" и т.д.? Где его хлесткие издевательства над советской номенклатурной швоблой? Показано, с кем Галич общался, но не то, что он делал в этом сотрудничестве, и не сама суть его выступлений. Да, участвовал в «Континенте», дружил с Максимовым. Но посмотрите же, в чем участие - конечно, в решительной борьбе с советским режимом, что в фильме стало фигурой умолчания. Равно как нет в фильме, разумеется, Галича советского и даже конъюнктурно-советского его творчества додиссидентского периода. Просто перечисляется: писал то-то и то-то... Создателей можно понять - зачем же портить прилизанный образ мастера. Проще же подать его таким гладким, без трагической сложности его жизненного пути. Может, другого фильма в нынешних условиях и не могли показать на первом канале? А авторы просто ловко приспособились к ситуации, желая такого вот удобного Галича показать зрителя у Эрнста в прайм-тайм? Не задевая слишком и товаришей-чекистов. Ведь фильм с слишком реальным Галичем, во всей его полноте, только на маргинальном каком-то канале в ТВ пустят, если пустят вообще. Создатели исторического фильма могли бы проверить, хотя бы по галичевской биографии, что Галич в действительности родился не 19, а 20 октября 1918 года, так в иудейской метрике его рождения. Просто в семье решили так праздновать 19 октября - в совпадении с пушкинской Лицейской годовщиной. И Галич эту, ложную дату, вписывал в свои анкеты. Но в фильме «родился 19 октября»... Может, это мелочи. Но к 100-летию они, конечно, важны. Сказано еще, что писателей Рекемчука и Арбузова ЗАСТАВИЛИ переголосовать "за" после их воздержания при исключении Галича из СП. Ну что за вздор? Кто их мог заставить, просто попросили. Но какое милое слово «заставили» - ну, прямо снимает с заставленных какую-либо ответственность. Рекемчук на том заседании выступал вообще исключительно мерзко. Но вот их подленькие заявления, - и при переголосовании (по словам Галича, «как поленом по лицу») - они опубликованы. «Из Протокола № 20 Заседания Секретариата правления Московской писательской организации СП РСФСР 29 декабря 1971 г. .... 7. Заявление секретаря Правления тов. Рекемчука А.Е. — «Вви_ ду того, что А.А. Галич при обсуждении персонального дела отка_ зался воспользоваться предоставленным ему словом и тем самым уклонился от дачи объяснений Секретариату по поводу своей не_ гативной литературной деятельности, а равно и от честной оценки как написанных, так и исполняемых им песен, я снимаю свое пред_ ложение о вынесении Галичу А.А. строгого выговора и присоеди_ няюсь к мнению членов Секретариата, голосовавших за исключе_ ние Галича Александра Аркадьевича из членов Союза писателей СССР и прошу занести мое заявление в протокол данного заседа_ ния Секретариата». 8. Заявление секретаря Правления тов. Арбузова А.Н. — «Учи_ тывая тот факт, что Галич А.А. не пожелал дать своего объяснения Секретариату по существу рассматриваемого вопроса и тех обви_ нений, которые ему были высказаны в ходе обсуждения его персо_ нального дела, и отказался от предоставленного ему слова, — я присоединяю свой голос к предложению об исключении Галича А.А. из членов Союза писателей СССР и прошу настоящее заяв_ ление включить в протокол нашего заседания». ПОСТАНОВИЛИ: Принять заявления секретарей Правления Московской писательской организации т.т. Рекемчука А.Е. и Арбу_ зова А.Н. и считать решение Секретариата об исключении Галича Александра Аркадьевича из членов Союза писателей СССР приня_ тым единогласно.». (Аронов М. Александр Галич. Полная биография. М., 2012. С. 489). Тут хорошо видна абсурдность этих объяснений и Рекемчука и Арбузова. Ведь их первое голосование состоялось уже после того, как Галич отказался от своего слова по итогам прений. То есть они тогда уже знали, что он «не пожелал дать своего объяснения», а потом вдруг об этом вспомнили и решили переголосовать. Версия убийства в фильме даже не рассматривается - просто повторяется малоправдоподобная официальная. А вот в фундаментальной биографии Галича авторства М. Аронова она серьезно разбирается и считается весьма вероятной. КГБ практиковал такие методы нейтрализации врагов режима и внутри СССР и за рубежом. Галич же был в изгнании в этом смысле очень активен, при том, что был очень талантлив, и рассматривался еще как предатель. Почетная грамота КГБ за сценарий к фильму «Государственный преступник» и вдруг такое... Меня удивило также, что ни слова в фильме не говорится о протоиерее Александре Мене, так много значившего в жизни А.А., крестившего его, ставшего ему и духовным наставником, и другом. О православном Галиче говорится очень мало и как бы сквозь зубы. А оно играло важное место и в его творчестве. Религиозная проблематика там представлена, она имеет большое значение. Могу добавить о несправедливости претензий к Галичу Солженицына по поводу стихотворения, где о том - «бойтесь того, кто знает, как надо». Здесь нет никакого «агноистического манифеста». Речь, конечно, о лжепророках и в первую очередь - о советских лжепророках. О Христе? Солженицын зря считает, что православный христианин Галич ведет речь и о Нем. Из той же биографии М. Аронова: «По этому поводу как нельзя кстати будут воспоминания священника Александра Меня: «Однажды, когда он прочел нам стихи о том, что надо бояться человека, который “знает, как надо”, Николай Каретников спросил его: “А Христос?” Александр Аркадьевич ответил: “Но ведь он не просто человек…”»20 (Там же. С. 553) Забыли также авторы фильм «Верные друзья», а он, собственно, первый и сделал Галича в СССР знаменитым.
Наиболее полная на сегодня биография Александра Галича, с привлечением и большого количества архивных материалов, богата интересными фактами, подробностями. Выпукло предстает его многогранная творческая личность. Рекомендую. По поводу реальной даты рождения Галича в этой же книге читаем:
«В итоге Гинзбурги прожили в Севастополе до 1923 года, когда пере_ брались в Москву по приглашению старшего брата Арона Самойловича — известного литературоведа_пушкиниста, профессора кафедры российс_ кой словесности МГУ Льва Самойловича Гинзбурга (1879—1934). Посколь_ ку сам он весьма трепетно относился к дате «19 октября», так как это был день открытия Царскосельского лицея, где учился Пушкин, то отныне днем рождения маленького Саши стало считаться 19_е число. Знаменитый хирург Эдуард Кандель вспоминает, что 19 октября в те_ чение многих лет подряд бывал дома у Галича, который отмечал эту дату не только как день своего рождения, но и как день основания пушкинско_ го лицея: «Обычно гостей было относительно немного, и, как правило, одни и те же близкие люди. Было шумно, интересно и весело. И Саша пел свои песни. Он всегда вспоминал, что этот день — особый. <…> Как из_ вестно, Пушкин посвятил дню лицейской годовщины несколько своих сти_ хотворений. И в этот день Саша читал одно из них. Он знал и любил Пуш_ кина, как мало кто из профессиональных литераторов»6. (с. 12, 13).
Но есть свидетельство родных в пользу 19 октября. Поэт Андрей Чернов пишет у меня в фб:
"По поводу реальной даты рождения Галича. Лет в одиннадцать Гриша, сын Галича, обнаружил справку о рождении отца и спросил у бабушки, почему там написано 20 октября. Та сказала, что родила она 19-го, а регистрировать пошли на другой день. Вчера в Доме Галича Гриша сам так рассказал. Но добавлю свое соображение про то, почему раввин не записал ребенка девятнадцатым. Потому, что 19.10.18 приходилось на субботу".
Ссылка на стенограмму исключения Галича из СП в декабре 1971 года:
Иосиф Кобзон в Колонном зале Дома Союзов. 1982 год.
Кобзона я видел и слышал однажды вживую, когда мы с мамой были на его концерте в ДК профсоюзов к 60-летию образования СССР в декабре 1982 года. Было видно, какой он мощный певец и просто выдающийся артист. Потрясающий голос и незаурядное исполнение с неповторимой энергией, драйвом, запомнились. Певец был с дарованием от Бога. Но когда цветение закончилось, все потонуло у него в тине политиканства-пресмыкательства перед властью-режимом последних 15 лет. И последнее уже, к сожалению, запоминается больше. Но я считаю, что надо помнить/чтить и те несомненные заслуги, которые были у такого-то деятеля искусства в прошлом. И да, не надо забывать, что в ходе терракта в 2002 году в театральном центре на Дубровке он спас несколько жизней, занимался благотворительностью.
К 100-летию покушения на Ленина, ставшему прологом официального введения большевиками «красного террора» (на самом деле этот террор уже проводился в предшествующие месяцы), - материалы, опубликованные на сайте президентской библиотеки им. Ельцина (ГА РФ Ф. 130, Оп. 2. Д. 159). Ильич тогда был ранен в шею и в руку, от чего быстро поправился. Отравленные пули - миф. Расследования этого покушения толком не было. Неизвестно даже, был ли убийца одиночкой или это было результатом заговора. А если верно последнее, что за группа это осуществила. Предполагаемую исполнительницу Каплан быстро допросили и убили. Она либо стреляла сама, либо была в группе сопровождения реально стрелявшего и, будучи схваченной, взяла на себя его вину. Верить провокаторам Семенову и Коноплевой, озвучивших свою версию подготовки покушения на сфабрикованном эсеровском процессе 1922 года, нет возможности. https://www.prlib.ru/item/963103/
Дело Фанни Каплан, довольно хилое на самом деле, со вступительной статьей и комментариями историка А.Л. Литвина, на сайте заленинцев (придурки еще те, хотя не так популярны и актуальны, как сталинисты). Тоже навстречу юбилею известного покушения. Любопытно, что в недолгом следствии принимал участие организатор убийства царской семьи Яков Юровский. http://leninism.su/books/4176-delo-fani-kaplan.html?showall=1
К 100-летию убийства председателя Петроградской ЧК Урицкого. Очерк 2007 года покойного историка литературы (писателей в жерновах советских репрессий) Виталия Шенталинского (скончался в этом году) об убийце Урицкого поэте Леониде Каннегисере, написанный как раз по документам его следственного дело (само это дело, как я понимаю, до сих пор неопубликовано). Потом этот очерк вошел в книгу Шенталинского «Преступление без наказания» (2008). Много интересных подробностей - рекомендую ознакомиться. Никакого «заговора Савинкова» в этом деле не видно. Про «группу Филоненко» - это из вымыслов одного из лжесвидетелей того же сфабрикованного в 1922 году «процесса эсеров» в Москве. Там же была озвучена версия о право-эсеровском заговоре в покушении Каплан на Ленина. Личный мотив только - не просто месть за расстрел друг, но и протест против большевистского террора как такового. Но сложилось так. что этот акт, совпавший в этот день с покушением на Ленина, этот террор намного усилил. И «Каннегисер погиб в один из дней после 18 сентября и до 1 октября». Так что. так правильно определять время его смерти.
Не забудем и о жертве террористического акта 100-летней давности Моисее Соломоновиче Урицком (1873-1918), председателе Петроградской ЧК. Полезный и подробный биографический очерк о нем историка А.Е. Рабиновича в журнале "Отечественная история" (2003, № 1).. . На «петроградского Робеспьера» М.С. Урицкий явно не тянул - наоборот, пытался уменьшить террористические тенденции, считал расстрелы неправильным методом. Расходился здесь с лениными, дзержинскими, свердловыми и другими. Об этом приводимые в статье факты. Но точка зрения соратников среди партийцев и чекистов побеждала. В роковом для него «деле», когда погиб Перельцвейг (что подвигло на месть Каннегисера) Урицкий был единственный, кто воздержался при голосовании в Петроградской ЧК о казни 21-го (будучи изначально противником этого акта). До этого Урицкий, влияние умеренности которого к началу августа 1918 г. существенно ослабло, настоял на условии единогласного решения Петроградской ЧК для приговоров к расстрелам. Таким образом, если бы он по этому групповому расстрелу проголосовал против, Перельцвейг и другие были бы спасены (на какой-то период). Но Урицкий дал слабину и воздержался. Это воздержание и стоило ему головы. Урицкий изначально был близким соратником Троцкого, но не такой радикальный и решительный в вопросе о революционном насилии, как Лев Давыдович. Фактически Каннегисер ударил по самому умеренному звену среди высокопоставленных чекистов и партийцев и, протестуя против большевистского террора, способствовал его большему разжиганию. Кстати, важно обратить внимание на то, что «дело» самого Перельцвейга было по-советски дутым. Он не занимался террором, вооруженной борьбой и расстрел ему также не обоснован, как и во множестве аналогичных дел «красного террора» (тогда еще не объявленного): «Среди последних был бывший офицер Владимир Перельцвейг, который вместе с 6 своими коллегами был обвинен в антисоветской агитации среди кадетов Михайловской артиллерийской академии». Проще говоря, Перельцвейг был убит за слова. И важно из этой же статьи историка: «Убийство Урицкого утром 30 августа и неудачное покушение на Ленина, совершенное тем же вечером в Москве, обычно рассматриваются как непосредственные причины "красного террора" в революционной России. Однако изложенные выше факты позволяют считать такую интерпретацию ложной, поскольку "красный террор" во всех его формах применялся в Москве и других российских городах на протяжении нескольких месяцев до этих событий. В Петрограде практика взятия политических заложников распространилась с конца июля 1918 г., запрет Урицкого на проведение расстрелов был отменен ПЧК 19 августа (после чего был расстрелян 21 арестованный), а официально "красный террор" был объявлен на пленарном заседании Петросовета 28 августа. Однако бесспорно, что убийство Урицкого в совокупности с неудавшимся покушением на Ленина действительно привели в бывшей российской столице к мощной волне арестов и настоящей оргии расстрелов (проводившихся не только ПЧК, но и районными органами безопасности, многочисленными группами солдат и рабочих), которые превзошли все, что было до того даже в Москве.» «Не удивительно, что инициатива развязывания "красного террора" после смерти Урицкого исходила из Петербургского комитета большевистской партии. Сразу после получения известия об этом событии было назначено собрание городского партийного руководства, состоявшееся в 2 часа пополудни в "Астории". Единственный источник информации о собрании, который я смог обнаружить, -- это воспоминания Е.Д. Стасовой. Согласно им, в самом начале собрания Зиновьев, явно находившийся под впечатлением нагоняя, полученного от Ленина после убийства Володарского, потребовал, чтобы на этот раз решительные меры против политических противников большевиков были приняты без какого-либо промедления. Среди мер, на которых он настаивал, фигурировало "разрешением всем рабочим расправляться с интеллигенцией по-своему, прямо на улице". По словам Стасовой, товарищи слушали Зиновьева "в смущении". Встревоженная, она взяла слово, чтобы возразить Зиновьеву, который в ярости выскочил вон из комнаты, не дослушав ее речи. В итоге было принято решение сформировать особые "тройки" и направить их в районы для поимки "контрреволюционных элементов" [92]. Тем же вечером начались массовые аресты и расстрелы. Большая часть проведенных ПЧК во время "красного террора" расстрелов, по-видимому, пришлась на несколько первых ночей после убийства Урицкого. 2 сентября депутат Московского совета Вознесенский, только что вернувшийся с похорон Урицкого, сообщил совету, что "там уже расстреляно 500 представителей буржуазии" [93]. Если эта цифра верна, то она включает в себя почти все (за исключением 12) казни, о которых было объявлено в списке расстрелянных ПЧК, опубликованном "Петроградской правдой" 6 сентября, и более 2/3 из тех 800 казненных ПЧК за весь период "красного террора", о которых сообщил в середине октября Г.И. Бокий в своем докладе на съезде ЧК Северной обл. [94] По иронии судьбы, неистовства "красного террора" в Петрограде, которого Урицкий всеми силами пытался избежать, отчасти стали результатом настойчивого желания свести счеты с классовыми врагами, "накопленного" за то время, когда он руководил ПЧК.»
Дирекция Института российской истории РАН с прискорбием сообщает, что 27 июля 2018 г., на 96 году, ушел из жизни доктор исторических наук Николай Алексеевич Ивницкий (9 августа 1922 - 27 июля 2018), выдающийся исследователь истории коллективизации и раскулачивания советской деревни, общепризнанный в России и за рубежом специалист по данной теме. Его перу принадлежат многочисленные работы о трагических судьбах крестьянства России в эпоху сталинской насильственной коллективизации, востребованные и специалистами, и широким кругом читателей. Николай Алексеевич работал в нашем институте с 1953 г. по 2001 г. http://iriran.ru/?q=node/1812
Еще один выдающийся историк советского и российского крестьянства, много лет проработавший в нашем институте. Его работы по истории голода в советской деревне, коллективизации и «раскулачивания», значимы и для меня, как для исследователя. Он - в том же ряду, что покойные В.П. Данилов, И.Е. Зеленин, ныне здравствующие В.В. Кондрашин, Линн Виола и другие. Его интеллектуальное и моральное мужество заключалось в том, что он сумел преодолеть прежние советские идеологические штампы и подходы, и создать объективные научные труды уже в новую эпоху постсоветской России. Земля пухом. Глубокое уважение его памяти.
Именно за этот абсолютно гениальный фильм Марку Захарову можно и нужно простить вообще всё, – какие-то его «не те» высказывания в старости и т.п. Брюзжащие теперь после смерти на Захарова и поносящие его память за «лизоблюдство» перед властью попробовали бы оставить равновеликий ему вклад в культуру, а потом уже его обличать… И дожить до его почтенных лет…
